Николай Печерский - Важный разговор [Повести, рассказы]
Платон Сергеевич уехал. Ким лежал без всякого движения и, похоже, даже не дышал. Ванята подошел к другу и напарнику по работе, участливо сказал:
— Ты брось! Чего ты из-за пустяков?..
Пыхов Ким открыл глаза, поднялся на локте.
— А она чего? Тоже матриархат! Никогда не считается. Думаешь, не обидно, да?
— Не злись ты!
— Нет, я буду злиться, — твердо сказал Ким. — Разве ж она на празднике выступит? Она все перепутает. В том году на сборе дружины выступала. Вышла на сцену и тпр-фр — и точка. До сих пор смешно. Ужас!
— Зря смеешься, — сказал Ванята. — Сам попробуй, а потом говори!
— Ха! Тут и пробовать нечего. Сказал про все, а потом — клятву. У нас уже есть клятва. Все наши мальчишки знают. Во клятва!
— Врешь, наверно? — недоверчиво поглядывая на Кима, сказал Ванята. — Опять сгущаешь…
— Чего сгущать! — возмутился Ким. — Я правду… Законная клятва! Сказать?
— Говори, если хочешь…
— Нет, я не хочу. Еще смеяться будешь. Я тебя знаю!
— Не хочешь, и не надо. Сказал — не буду смеяться. Чего ж ты? Не веришь?
— Ну ладно, — согласился Ким. — Я тебе верю. Другому ни за что не сказал бы. Я тебя с первого дня понял. Как увидел, так сразу и понял…
Пыхов Ким лег удобнее на стожке, положил лицо в ладони. На лоб и уши упали густые рыжие космы.
— Ты слушай, — сказал он. — Я тебе с самого начала расскажу. Как все было, так и расскажу…
Ванята удивленно поглядывал на Кима. Какая-то новая, незнакомая черточка появилась вдруг в лице этого рыжего обидчивого мальчишки…
— Это у нас вечером все получилось, — тихо сказал Ким. — Я во втором классе учился. Гроза была — ужас! Все в молниях, аж смотреть больно. А дождя нет — только громы и молнии. Мы все в поле ушли, для храбрости — и Сотник, и Гришка наш… Мы там клятву дали, возле Сашиной могилы. На всю жизнь!
Пыхов Ким перевел дыхание, посмотрел на Ваняту и, не отрывая ладоней от лица, продолжал:
— Придумали клятву и все поклялись: всегда вперед, ничего не бояться и жить геройски, как самые честные и храбрые герои. А тому, кто нарушит, — сто лягушек на обед и банку червей. Пускай едят, раз так… Мы так и поклялись: «Вперед, только вперед!»
Вглядываясь куда-то вдаль, Ким рассказывал о клятве у Сашиного памятника. В поле было тихо, терпко пахло свежей соломой.
Но вот Ким закончил рассказ. Вытер ладонью покрасневшее лицо, с ожиданием посмотрел на Ваняту.
— Теперь ты понял, да?
— Понял, Ким! Ты сам клятву придумал?
Ким смутился. Помедлил минутку и сказал:
— Нет, это наш Гришка придумал. Хорошо, правда?
— Хорошо!
— Ну вот, а ты говоришь!
— Я тебе ничего не говорю. Ты, Ким, зря на Марфеньку дуешься. Ты расскажи ей про клятву…
— Ха — расскажи! Сам рассказывай! Ты с ней, Ванята, тоже заодно. Я это уже давно заметил…
— Чудак ты, Ким…
— Ничего не чудак! Сам говоришь, а сам не знаешь…
Пыхов Ким приподнялся на локте, начал без всякого складу и ладу вспоминать все свои обиды и огорчения. Собралось их немало. Ким, видимо, уже забыл, из за чего начался спор, и сразу перешел к выводам и обобщениям.
— Все вы такие! — сказал он. — Никогда не считаетесь! Возьму и брошу всех. Посмотришь! Назло брошу. В пустыню Сахару уеду. Буду на верблюдах ездить. Как шейх!
Взгляд Пыхова принял мстительное выражение. Он увидел загадочную пустыню, пальму с жесткими седыми листьями и самого себя на верблюде.
Но это продолжалось всего одну минуту. Пыхов Ким слез с верблюда и снова очутился в Козюркине, рядом с Ванятой.
— Я тебе по дружбе, а ты… — огорченно сказал он. — Когда я тебя увидел, я думал — дружить будем… Я тебя теперь совсем раскусил…
Окончательно поссориться Пыхову Киму и Ваняте не удалось. На ток, забрызганная грязью до лобового стекла, прикатила машина. Грузовик развернулся и подъехал к погрузчику. Коротко и требовательно загудел сигнал.
— По места-ам! — крикнула Марфенька. — По ме-ста-ам!
Глава двадцать первая
НА ТРАКТОРЕ
В час дня появилась со своими зелеными термосами тетка Василиса. Она была и за повара и за кучера. Тпрукнула на лошадь, сползла своим тяжелым, рыхлым телом на землю и крикнула ребятам:
— Скоришь, хлопчики, скоришь, а то борщ остыне! Там вже такого борщу наварила, ну просто тоби одын вкус!
Колхозники и ребята повалили к навесу. Тетка Василиса затрещала деревянными ложками, загремела алюминиевыми, погнутыми от долгого и нужного дела мисками.
Все дружно принялись за еду. Миски держали на коленях. Где уж тут думать о столах и стульях — похлебал борща, поел крутой пшенной каши, и снова за работу.
Не зевай, жми на все гайки!
Пыхов Ким подобрел после еды, забыл про обиду. Он забрался вместе с Ванятой в кузов машины и принялся за дело.
— Пускай говорит на празднике что хочет, — сказал он про Марфеньку. — Провалится, будет знать! Я тебя предупредил…
А машинам не было ни конца ни краю.
Нагрузишь одну, и тут же, точно корабль у причала, стоит еще одна.
Торопись, ребята!
В два часа дня Иван Григорьевич приказал шабашить.
— Хватит на сегодня, — сказал он. — А то председатель колхоза заругает. И так уже влетело…
Председателя Ванята видел всего два или три раза. С утра до сумерек гонял он по бригадам на новеньком, недавно купленном «козле». Нередко оставался на ночь в поле, при свете фонаря ладил с механиками тракторы и комбайны. Ванята слышал о молодом, прибывшем из Тимирязевки председателе и от матери, и от Платона Сергеевича, и от Сотника.
Им были довольны, и дела в колхозе шли теперь на поправку. Ванята тоже был доволен. Может, перестанут теперь в районе дразнить их «топтунами». Обидно все-таки…
Марфенька и Ванята первыми умылись возле пожарной бочки, сидели под навесом, ждали, когда закончат туалет остальные ребята.
На смену школьной бригаде пришли женщины. Лбы и подбородки у сменщиц были закрыты от солнца белыми косынками. Марфенька с завистью поглядывала на колхозниц, похожих в своих платках на хирургов в белых масках.
— Им хорошо! — сказала Марфенька. — А нас кругом жмут. Только и знают: «Нельзя, уходи, дети до шестнадцати лет не допускаются!» Правда, обидно?
— Ну да, обидно, — согласился Ванята. — Ты скорее хочешь стать взрослой?
На лбу Марфеньки, возле того места, где начинаются брови, выкруглились два бугорка.
— Нет! Все хотят, а я не хочу…
— Почему? — удивился Ванята. — Ты ж сама говоришь…
— Не знаю… Так, как сейчас, лучше. Правда?
— Ну и несешь! Ты что, всю жизнь будешь «дети до шестнадцати лет»?
Марфенька сдунула с лица тонкую прядку волос, задумчиво сказала:
— Может, и буду… У меня сестра Ирка. В восьмой класс ходит, а до сих пор в куклы играет. Сама видела…
Ванята недоверчиво и с удивлением посмотрел на Марфеньку, покрутил пальцем возле виска.
— Она у вас — того? — спросил он.
— Нет, не того, — просто и без всякой обиды ответила Марфенька. — Ирка — отличница… Я сама Платона Сергеевича про куклы спрашивала…
— Чудная ты! Хохотал он, наверно?
— Ничуть. Он все понимает…
— Что он тебе сказал?
Марфенька задумалась. Вспоминала во всех подробностях разговор с парторгом.
— Он так прямо и сказал… как это, погоди… ага, он вот как сказал: «Вернуться в свое детство боятся только дураки и бюрократы». Правда, здорово?
— Не знаю, — уклончиво ответил Ванята. — Я про это еще не думал…
— Нет, он у нас особенный! — сказала Марфенька. — Его вот как уважают! Только Сашкин отец…
— Что он про него говорит?
— Ерунду всякую… Он говорит, у парторга солидности не хватает. Правда, глупый?
— Может, и глупый. Я к нему в голову не лазил…
— Конечно, глупый. И злой… Платон Сергеевич, он даже вот какой серьезный! Он парторг, а сам, как самый обыкновенный человек. Правда?
— Не знаю… Я тут недавно…
— Подожди. Еще узнаешь… Пошли, а то все умылись. Чего сидишь?
Ванята поднялся. Только сейчас он почувствовал, как ныли у него все косточки, разливалась по телу жаркая, томящая усталость. Даже на речку не хотелось идти.
Ребята собрались все вместе, поговорили и тут же, большинством голосов, решили на речку не ходить, подождать, пока спадет жара. Только Пыхов Ким хорохорился, грозил, что уйдет «мырять» один. Но Киму никто не верил. Он всегда норовил делать по-своему, а потом подумает — и на попятную. Такой был характер у этого рыжего, но все же компанейского человека.
Марфенька и Ванята шли домой вместе. Ребята разбрелись по степным дорожкам. Кто вправо, кто влево, кто по глубокому оврагу, который козюркинцы называли Тишкиным яром. Марфенька и Ванята выбрали самую короткую, петлявшую по жнивью тропу. В стороне, будто айсберги, мелькали стога соломы, бороздили поля гусеничные тракторы. По черной борозде ходили друг за другом и кланялись земле грачи.
